Люди всегда хотели быть ближе к небу. Дотронуться хотя бы кончиками пальцев до этого величественного, недосягаемого, таинственного Нечто. Что могло соперничать с ним по красоте и неповторимости?
Утреннее — розовеющее в лучах колесницы Гелиоса, что стремительно мчит по крутому небосводу. Вечернее — цвета уставших красок, цвета выполненной работы, долга, планов. Это небо успеха и завершения. Но больше всего Офелия любила ночное небо. Это время, когда оживают людские страхи, грёзы, сны и желания. Одни ясны и понятны, другие темны и запретны. Это время Морфея, Гипноса[1] и Гекаты[2]. Их мощь правила миром на заре цивилизации.
Когда первые люди поднялись в небо, это было сродни чуду. Но сила пара, сделала их практически равной древним богам. Когда Офелия впервые увидела парящий в небе над Лондиниумом дирижабль, сердце её едва не выпрыгнуло из груди. Детище неистового француза Анри Жиффара воплотило мечты человечества о небе. Пускай он был сродни гиппопотаму — такой же громоздкий, неповоротливый и медлительный. Но он парил Там, в вышине. «Рядом с ангелами», — непременно добавляла она про себя.
Прошло немного времени, летающие левиафаны полностью овладели небом. Небольшие почтовые и курьерские дирижабли, напоминавшие упитанных уток, летали через весь континент. Прогулочные, туристические и, конечно же, военные. Особенно внимательно к ним присматривались алеманны[3] и федераты за океаном. Эпоха пара и электричества давала не только ощущение комфорта и уюта. Кому-то она казалась прекрасной возможностью расплатиться за старые обиды. Или же завоевать немного славы и много территорий. Об этом Офелия размышляла за чашкой кофе в банкетном зале прогулочного цеппелина. Зал был безлюден, поэтому прекрасен. Офелия расположилась у приоткрытого иллюминатора, отпустив несчастного стюарда, на свою беду вышедшего ей на встречу и вынужденного приготовить кофе.
Тёмно-синий бархат ночи, усыпанный крупинками звёзд, словно шептал ей о чём-то. Внизу проносилась старушка Европа, беспокойно ворочающаяся и стонущая во сне. Эпоха прогресса и мира заканчивалась. Это чувствовалось по газетным статьям, по разговорам на приёмах и клубах. Предчувствие беды нависло над Старым Светом. И, как всегда в подобные времена, людьми овладевали их внутренние демоны. История Кожаного Фартука[4] взбудоражила Империю. Многие люди вновь обратились к религии. А кто-то к спиритизму и опиуму. И все они хотели сбежать в выдуманные миры от еще большего ужаса войны. Войны!
Особо популярны стали готические романы о вампирах. Каждый, умеющий писать, хоть раз обращался к теме бессмертных. Но никто не сравнился с Абрахамом Стокером и его наделавшим шума «Дракулой». Людей буквально покорил древний валашский князь. Но Офелия смотрела на всё это с изрядной долей скепсиса. Особенно после встречи с самим главным героем….
***
— Разрешите присесть за Ваш столик, мадам? – раздался чей-то глубокий низкий голос, в котором слышались ироничные нотки.
— Мадемуазель, если Вам будет угодно, — Офелия подняла голову и столкнулась взглядом с парой карих, почти чёрных глаз, в глубине которых мерцали золотые искорки. Их владелец был одет строго, но с той долей небрежности, что появлялась у людей, склонных к авантюрам. Выдержав её взгляд, он не исчез, как большинство мужчин. Офелия сделала приглашающий жест, и незнакомец воспользовался им. Едва он опустился в небольшое плетёное кресло, их взгляды снова пересеклись. Её это позабавило.
— Так что вы хотели мне сказать, мистер…
— Кулард. Владислав Кулард. К Вашим услугам, мадемуазель, — он склонил голову, и вновь Офелию удивили золотистые искорки в его глазах. Он подозвал официанта и заказал кофе по-турецки. – Вы знаете, что именно в Венецию впервые привезли кофе прозорливые купцы?
— Слышала об этом, — Офелия улыбнулась, но улыбка не затронула её глаз. Рука под столом нащупала верный «Ремингтон» на бедре. Незнакомец всё больше не нравился ей. Обычно она чувствовала запахи тела, даже тщательно скрытые духами и лосьонами. Но от этого человека пахло исключительно одним дорогим одеколоном. Словно перед ней сидел манекен. – Чем вы занимаетесь, мистер Кулард, когда не пьете кофе в Венеции?
— Я скромный военный инструктор, — собеседник откинулся на спинку кресла. – Мотаюсь по миру…
— Как стервятник? – В голосе Офелии зазвучал лёд. – Вы наёмник. И сражаетесь за ту сторону, которая предложит больше. Разве нет?!
— О, Вы меня раскусили, — мистер Кулард рассмеялся и сделал это абсолютно искренне. – Да, меня можно назвать и так. Я сражался в Алжире, Судане, был в Севастополе и еще тысяче разных мест.
— Что же Вы делаете в Италии? Здесь нет войны, мистер Кулард.
— О, мадемуазель…
— Офелия.
— Прекрасное имя для прекрасной дамы, — он снова склонил голову, признавая очевидное. – Так вот, мадемуазель Офелия, война скоро начнётся. И я собираюсь оказаться в самом центре событий. В первом ряду, так сказать.
— Вам нравится война?!
— Это моё призвание, не побоюсь этого слова. Это то, для чего я был создан.
— Мне странно это слышать, — Офелия склонила голову. – Обычно люди стараются избежать её.
— Чтобы начать новую. Si vis pacem, para bellum[5], — он снова улыбнулся. – Человечество заливало мир кровью тысячелетиями. И сейчас готовится открыть новую страницу. Никогда у нас не было столько новых приспособлений для уничтожения себе подобных. Разве это не чудесно?! О, эта эпоха пара и электричества!
Офелия отметила, что он действительно восхищён и, словно гурман, смакует новое блюдо, приходя от него в совершеннейший восторг. Она впервые встретила человека, так откровенно наслаждающегося страхом и ужасом. И это вызывало в ней чувство антипатии и отторжения.
— Почему Вы думаете, что война скоро начнётся, мистер Кулард?!
— А Вы разве не чувствуете это в дыхании ветров, в стуке дождя по стеклу, — продолжал он. — Природа словно говорит за нас, шлёт нам знаки, но мы в своей гордыне игнорируем их. Словно уже решили, что стали повелителями мира. Подставьте лицо дождю, закройте глаза, и вы тоже почувствуете это.
— Я обязательно так и поступлю, мистер Кулард. Но Ваши слова встревожили меня. Кроме законов природы мы живём среди людей и государств. Что же натолкнуло Вас на мысль, что в центре старушки Европы разразится война?
— Кто говорит о центре, мадемуазель Офелия, — он пригубил кофе и кивнул официанту с благодарностью. Когда тот удалился, он продолжил. – Всё начнется на окраинах Империи. Возьмите Балканию. Это же пороховой погреб. Нужна лишь искра, чтобы полыхнуло. А следом за ним пожар войны охватит и Европу с её «золотым веком».
То, как он говорил, та спокойная уверенность, действительно вселяла в Офелию страх. Мирная беззаботная жизнь, протекающая рядом с ней, показалась не такой спокойной. Она едва не поддалась желанию убежать и спрятаться. Венеция больше не казалась ей прекрасной и романтичной. Зажглись фонари, афиши, и город превратился в яркую картинку.
— Позвольте, я провожу Вас, — он поднялся, предложив ей руку. Подумав, она приняла приглашение. – По вечерам здесь просто великолепно.
— Великолепно здесь было до Ваших предсказаний, мистер Кулард, — Офелия скептически вздернула бровь. – А теперь мне хочется выехать из гостиницы и отправиться на другой континент. Подальше от картины, нарисованной Вами.
— Может это будет правильным решением, мадемуазель Офелия, — он неожиданно показался ей грустным, но это видение продлилось буквально секунду, и в следующее мгновение он снова улыбался. – Наверное, я просто слишком долго занимаюсь войной. Она прочно въелась в мои кости.
— Но ведь можно всё изменить, — она слегка сбавила шаг и заглянула в глаза своему странному попутчику. На миг ей показалось, что глаза его отливают красным, но она списала это на игру света. – Заняться чем-то иным.
— Не в моем случае, прекрасная Офелия. Не в моём случае, — он отвернулся, и рука, на которую она опиралась, дрогнула. – Я такой же заложник своей природы, как и Вы.
— Как и я? Что Вы имеете в виду, мистер Кулард?
— Лишь то, что почувствовал в Вашей крови. То, что я не услышал в Вашем сердце, которое не бьётся. Сколько? Лет двести, не так ли? Вы молчите, а значит я прав. Могут обмануть глаза и улыбки, слова и обещания. Но не пульс крови и стук сердца.
Он снова улыбался, но теперь Офелия рассмотрела клыки в его рту. Она хотела вырвать руку, но оказалось, что Кулард не собирается её удерживать, и она передумала. Они продолжили идти по улице:
— Кто Вы, прекрасная Офелия? Вы не одна из наших. Их я чую за милю. И Вы не одна из древних пантеонов.
— Я просто долго живу, мистер…
— Зовите меня Владом.
— Тем самым!
— Да. Только не называйте Цепешем или Колосажателем. К половине приписанных мне грехов я не имею никакого отношения.
— А к остальным?
— Виновен. Но, поверьте, мне далеко до вашего Джека Потрошителя. Я убиваю, чтобы жить, а не из прихоти или больного воображения.
— Поэтому с таким воодушевлением рассказывали о войне?! – Офелия снова взглянула в глаза своему спутнику.
— Да. Война даёт мне возможность скрывать свою сущность. И хоть иногда забывать о том, кто я такой и сколько живу. Только в пылу сражений я снова становлюсь Владом Дракулой, господарем Валахии.
— Это невыносимо тяжко, на мой взгляд, — Офелия остановилась, глядя на канал, в котором отражались звёзды.
— Тяжко. Но я привык. А как Вы справляетесь с этим?
— Просто живу. К счастью, мне не нужно пить кровь, — она усмехнулась, чувствуя, что напряжение, охватившее её с начала беседы, уходит.
— Это многое решает, поверьте. Если бы я мог что-то исправить, я бы сделал это. Но я такой, какой есть. И пути назад у меня нет, — он замолчал, и некоторое время они просто смотрели на воду. — И я почувствовал серебро в вашем пистолете. С кем Вы встречались?
— С оборотнем в Шварцвальде. Пару лет назад.
— Жуткие твари, — Кулард поморщился. – Никаких манер, одни инстинкты. Но они тоже часть этого мира. Как это не странно. Где Вы остановились?
— «Palazzo Giovanelli»
— Я провожу Вас. Тем более, здесь не далеко….
***
Она выпила остывший кофе и посмотрела на так же проносящуюся внизу спящую Европу. Слова Дракулы о грядущей войне всплыли в её памяти. Она покосилась на прощальный дар бессмертного вампира, висящий на её шее. Маленькая серебряная подвеска в виде розы при нажатии раскрывалась, являя лик Богоматери. Серебро потемнело от времени, но металл был почему-то всегда тёплым, словно скрывал нечто особенное. «Носите её всегда, не снимая. И пусть она оберегает вас так же, как и меня когда-то».
Она еще не знала, что где-то там, в далёкой-далёкой Боснии, никому не известный юноша по имени Гаврила[6] никак не мог уснуть, ворочаясь во сне. Вскакивал, пил воду и снова и снова проверял свой пистолет. Завтрашний день обещал ему вечность…
______________________________________________
[1] Гипнос — (др.-греч. Ὕπνος, «сон») — в древнегреческой мифологии божество сна. Брат Танатоса, Гипнос спокоен, тих и благосклонен к людям.
[2] Геката, в греческой мифологии властительница мрака, богиня ночи. Геката властвовала над всеми привидениями и чудовищами, ночными видениями и чародейством.
[3] Алеманны — (от герм. alle manner — «все люди») — древнегерманский союз племен, в который вошли германские племена из распавшихся ранее союзов свевов и маркоманов.
[4] «Кожаный Фартук» (англ. Leather Apron) – один из псевдонимов, присвоенных серийному убийце, который действовал в Уайтчепеле и прилегающих районах Лондона во второй половине 1888 года.
[5] Латинская пословица (рус, «хочешь мира — готовься к войне»)
[6] Гаври́ло При́нцип — сербско-боснийский революционер-националист, член тайной организации Млада Босна, получивший известность тем, что 28 июня 1914 года в Сараево застрелил австро-венгерского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию, что послужило поводом к началу Первой мировой войны.
© Денис Пылев